Алексей Сухих - Жизнь ни за что. Книга вторая
«Жаркое лето, играя, дней пронесло хоровод. В речке сверкал, погибая, таял полуночный лёд»16. Прошли весна, лето и заканчивалась осень московских дней Сугробина. Он не писал и не звонил в Ростов. Он давно знал предназначенную ему жизненную линию. Но ему хотелось верить, и он верил в короткие отрезки счастливых дней. Иногда встречался с братом Валентином Ивановичем. Он защитил докторскую диссертацию и был приглашён в Москву главным инженером Главка. Всё лето Валентин Иванович жил в гостиницах в ожидании квартиры.
– Ищи москвичку, – не удержался и Валентин Иванович от стандартной фразы. – Я хоть и приглашал тебя в Нижний, но жизнь идёт, и предназначено мне жить в Москве. В Горьком один останешься.
– За меня решает провидение, – ответил ему Леонид. – Иногда приходит мысль, что надо было остаться в Бурмундии. Потому что где-то в неведомом подсознании колышется беспокойное чувство, что человек счастлив в жизни только в единении с природой. Забрать туда родителей надо было и быть счастливым. Знаешь, какие они старенькими стали. Хорошо, что Татьяна вернулась. Но она одинокая женщина и ей тяжело.
Брат молчал. Он ведь был старшим братом и главным ответственным за стариков.
Прибор Сугробина прошёл натурные испытания на керченском полигоне. Завод в октябре выпустил установочную партию, а в декабре ЦК ВЛКСМ утвердил премию шестерым разработчикам. Удалов по возрасту не стал лауреатом, и ему была наградой грамота ЦК комсомола. В декабре уходящего года на предприятии для концентрации творческих сил на создания нового поколения специальной измерительной аппаратуры по траекторной отработке специальных летательных аппаратов было создано дополнительное подразделение. Подчинили его заместителю главного конструктора. Дополнительным заместителем был назначен Рустайлин Георгий Емельянович. И в конструкторском отделе была проведена реорганизация. Отдел разделили на два отдела. Сугробин получил нового начальника и должность начальника бригады с номинальным окладом в 240 рублей. И получил в разработку комплект приёмо-передающей аппаратуры для комплекса. Вместе с премиями заработок вышел за триста рублей. Спустя десять лет заработок Сугробина немного приблизился к сумме, которую он зарабатывал, служа преподавателем в диких степях забайкалья.
На заводе освоение прибора в сжатые сроки отметили небольшим банкетом, на котором Сугробина наградили букетом белых крупных хризантем. Прибор выпускался до падения советского строя и Сугробин ещё не один год выезжал на завод для решения возникающих вопросов. И всегда встречал дружеское, приветливое отношение к себе.
VI
Нина Турчинская ждала на новый год Сугробина. Летом им не удалось встретиться из—за загранпоездки Нины. По возвращению она неоднократно назначала себе сроки на поездку в Москву. И всё никак не получалось, а может, не хватало собственного наплыва желаний и былой безрассудности. Той самой, с которой она полетела в казахстанские степи к единственному обозначенному милому Сугробину, который кинул ей телеграмму со словами любви. Также как и те несколько дней в горьковской гостинице, когда ей всё казалось легко и просто, А вернувшись в Ростов вдруг осознала, что они после своих ранее наделанных ошибок оба ещё совсем никто. Она начинающая аспирантка, а Леонид рядовой инженер И никто из них не может полностью отдать себя другому. Даже материально помочь толком не может. Правильнее всего им надо было собраться с духом, объединиться и уехать на чистое место. Туда, где бы они были нужны, где бы у них был свой дом. И начать жизнь сначала. Но как на это оказалось трудно решиться. Она почувствовала перспективу в университете. Он нашёл настоящий интерес в новой работе. Она любит свой южный край, а он свой север. И как всё сложить и не повторять ошибок!? Он приехал на Октябрьские праздники на свидание к ней, любимый и желанный. А она отказалась встретить с ним Новый год и познакомить с родителями. Пригласила в отпуск на море и уехала за границу. Кто выдержит такое!? И Сугробин не писал и не звонил. Она понимала его. И понимала себя. И думала, что время всё поставит на места. И время поставило. В загранку её пригласил молодой доктор наук, начавший оказывать ей знаки внимания с первого дня появления её на кафедре. И он был всё время рядом, а Сугробин далеко. И он был доктор наук и руководитель её кандидатской темы. И был всего на пять лет старше Сугробина. Нина решила не проходить мимо доктора наук. И пригласить Сугробина на новый год. Она знала, что любит Сугробина и уйдёт от него в любви.
Сугробин, не видевший Нину более года, летел с двойным чувством. Он рассчитывал на худшее. Но он любил Нину и надеялся на лучшее.
– Как прелестно! – сказал Леонид. – Так ты всё ещё любишь меня. А я, грешным делом, задумываться начал. А теперь не думаю. Я прилетел на пять дней и никуда из твоего уголка не пойду. Сейчас идём по магазинам, покупаем еду, вино, отключаем звонок и закрываем двери. Идёт! И я уже начальник бригады и наполовину могу содержать тебя. И это отметим.
– Идёт, мой лейтенант!
– Это наша последняя встреча, мой лейтенант, – сказала Нина в ответ на слова Сугробина, что ему пора укладывать портфель.
– У меня появлялось такое чувство, – ответил Леонид.
– Я люблю тебя, и не хотела, чтобы наша любовь оборвалась недоговорками и непонятными обидами. О, господи! Какая я была счастливая, когда ты был лейтенантом, а я девчонкой на распутье, – слёзы брызнули из её глаз. Сугробин наклонился и прижал девушку к себе. – А сейчас мне двадцать семь и я совсем, совсем никто. Даже с университетским дипломом на право преподавания истории в школе. И такие трудности с защитой диссертации у историков. У нас с тобой не хватило решительности бросить всё старое и начать всё заново в далёких краях. А сейчас я решилась расстаться с тобой ради успеха. Ещё неизвестного успеха.
– Даже если я единственный и неповторимый.
– Да. Ты единственный, ты талантливый, ты неповторимый. Я понимаю, что ты не пошёл обивать пороги редакций и стать полубродягой среди таких же не признанных будущих знаменитостей из-за меня. Ты вернулся в инженеры. Но здесь мне ждать твоих успехов нет времени. Пусть твоё сегодняшнее положение и соответствует положению среднего человека в нашей стране, я нуждаюсь в большем успехе. Я тебе говорю это, глядя в твои глаза, не скрываясь.
Слёзы высохли на глазах, и Нина поднялась, не отпуская Леонида из рук.
– Я люблю тебя и прощаюсь с тобой. Едва ли у тебя появится желание увидеть меня, чужую жену по расчёту.
– Когда любовникам по тридцать, никто из них не знает, о ком думают они, находясь в объятиях друг друга. Мне хотелось верить, что ты думала обо мне.
– Я всегда думаю о тебе.
– Бедный профессор… Спасибо, милая, тебе за жестокую правду и смелость. Ты меня ударила своими словами как ножом, в самое сердце. Считай, что ты убила меня. Но тебе и ответ держать за убийство. Прощай!
– Я с тобой в аэропорт.
– Зачем?
– Хочу до конца выпить свою мерзость.
В аэропорту он зарегистрировал билет. Объявили посадку. Сугробин отошёл к цветочнице и купил две алых гвоздики.
– Ты, несмотря ни на что, хочешь оставить меня с цветами? – удивлённо спросила Нина, протягивая руку к цветам.
– Нет! Я кладу их на могилу нашей любви, – ответил Леонид и положил цветы на пол у внешней стены вокзала. Прощай!
Сугробин сидел в самолёте и смотрел в иллюминатор на исчезающие за облаками ростовские поля и посёлки. Нина плакала в своей комнатке от душевной боли последний раз. Сугробину пришли из глубины памяти строчки Оскара Уайльда из «Баллады Редингской тюрьмы» об убийце любимой женщины:
«Любимых убивают все,
Но не кричат о том.
Издёвкой, лестью, злом, добром,
Бесстыдством и стыдом.
Трус – поцелуем похитрей.
Смельчак – простым ножом.
Любимых убивают все.
За радость, за позор.
За слишком сильную любовь,
За равнодушный взор.
Все убивают, но не всем
Выносят приговор».
Спасибо, тебе, Нина! Ты отбросила жалость и ложь и ударила наотмашь. Не уподобилась тем женщинам, которые отдаются каждому по расчёту, и уверяют того единственного, к которому их действительно влечёт чувство, что он только один у них, один на всём белом свете. А ты, Нина, хорошая девочка, правдивая. Но, ударив меня, ты убила любовь в себе, и она кончилась этим прощанием в Новый год. Остались сексуальные потребности. И чему ты будешь учить своих детей. И ещё подумал Сугробин, что СССР встал на опасную тропу разрушения, если любовь начала меняться на расчёт.
– Так-то, Зверев! И ушла моя последняя Любовь. Больше я ничего не жду и не имею мыслей о единственной женщине навсегда.
